Дэни; дарк; 271 словоДэни очищается от скверны и грехов за сотни миль от родного дома, снимая с себя потрепанные кроссовки с грязными шнурками, сбрасывая на траву футболку, джинсы и белье — испещренную болью и земными страданиями звериную шкуру; понимание сути приходит только после третьего ритуального убийства. Неведомые прекрасные цветы распускаются под пальцами, повинуясь ее несмелым движениям, а легкий ветерок нежно гладит шею и затылок, колышет белую юбку, оголяя ноги. Холодное скандинавское солнце болезненно жжет глаза, в груди нарастает неясное пока беспокойство: дарованный девчонке рай вырезан из картона твердой рукой мастера, будто театральная декорация; рай — каменные столбы на утопающей в утренней росе поляне, длинные алые ленты да цветочный венок (кажется, нимб у святой, а позже понимаешь: терновый венец).
Новые подруги с ней ласковы и участливы: Дэни держат за руки, ободряюще улыбаются, внимательно слушают ее торопливую, сбивчивую речь, не разбирая толком ни слова, и все же в глазах поначалу та с липким леденящим ужасом читает: «чужачка». Она плачет не от боли, но от страха, комкая белое платье, давясь криком, сидевшем под ее кожей в костяной клети ребер годами. Девчонка не чувствует, как сила, что старше их жалкого слабого мира, сжимает в кулаке ее сердце (скромная плата/жертва за разливающееся по венам блаженство); руки обнимающих Дэни дев обманчиво нежны. Она бессильно кричит на бога, пока ярость стоит в горле комом, и уродливый человеческий мир прячется в тени древнего леса дальше от ее глаз, дальше, где меркнет солнце; страх иссыхает, уходит дрожью в коленках и мокрыми, потными ладонями. Влажная от росы трава скрадывает шаги девчонки, очищая благословенный путь, выстраданный предательством и потерями.
Храм горит, и свежее человеческое мясо пахнет для Дэни сладко; королева мая сидит во главе праздничного стола, улыбаясь.