Кевин Райан, Хавьер Эспозито; повседневность; 984 словаКевин думает: еще немного, еще пара подслушанных краем уха чужих разговоров, и они с Эспозито соберут из клише про киношных полицейских бинго, перечеркнув все клетки, даже ту, что «extra».
Не все копы тоннами едят пончики, пачкая одежду и табельное оружие сахарной пудрой — не верьте этому стереотипу, показанному в телешоу. Райан рассеяно смотрит на картонную коробку донатсов с растекшимися жирными пятнами и вспоминает мертвого мужчину с кровавой мешаниной вместо лица, чей мозг растекся по паркету точно так же; нашедший его сосед, обдолбавшийся какой-то дрянью, сначала запостил три селфи с трупом в инстаграм, прежде чем вызвал полицию, но сути это не меняет (они потом в рапорте так и пишут: «обдолбавшийся какой-то дрянью», честное слово!). «Ради бога, Касл, клубничный крем? почему не банановый? неужели ты не запоминаешь предпочтения своих лучших подружек?» — насмешливо спрашивает сидящий на краю стола Эспозито, деланно сердито нахмурившись, и писатель корчит в ответ обиженную моську. «Не ешьте, если не хотите, может, это я вообще не вам принес, а капитану Грейс», — буркает он и уносится по «очень важному делу», вспомнив, что после утреннего кофе Беккет нужно принести еще и дневной, а дальше у него по расписанию очередная безумная теория и нытье-нытье-нытье по пустякам. Райан и Эспозито думают: это еще нормально, если твой психологический возраст – неполные пятнадцать, а самый красивый старшеклассник не обращает на тебя внимание; поплачься подружке, зайка, станет легче.
Пончики — почти вся коробка — в итоге достаются писателю, и это то малое, чем он может заесть горечь подростковых драм Алексис, которые переживает сильнее, чем она сама, и скепсис Беккет, когда в ответ на очередную теорию детектив тяжело вздыхает и закатывает глаза; с другой стороны, Касл ведь не коп. Когда Кевин и Хавьер едят эклеры с заварным кремом, вместе склонившись над папкой с очередным делом и что-то обсуждая, тот неприязненно щурится, но ничего не говорит («слава богу, богине и Оби-Вану Кеноби!», — усмехается Эспозито, не поднимая глаз от полицейских документов). Больше ничего съедобного в двенадцатый участок консультант старается не приносить — по крайней мере, на этой неделе; хватит с них и исправной кофемашины.
Не все полицейские накачиваются эспрессо по самые уши и колют его внутривенно, пока тот не польется из носа, заливая рапорты и вещдоки, оставляя следы на их рубашках и застывая тусклой липкой пленкой на приборной панели в машине. Райану нравится жасминовый чай, которым он запивает купленный в маленьком семейном ресторанчике чизкейк, и Эспозито все еще беззлобно над этим шутит; пузырки в его собственной газировке шипят и лопаются, а оставшуюся от сосиски в тесте обертку полицейский комкает и бросает куда-то в темень под своим сиденьем, чтобы позже выкинуть. Они третий час наблюдают за квартирой подозреваемого, сидя в служебной машине — чтобы скоротать время, Кевин что-то болтает про свою Дженни, заглушая сонное бормотание радио, но напарник слушает его вполуха (честное слово, Хавьер очень рад за них двоих, но работа важнее пустого романтического трепа). Чизкейк определенно стоит того, чтобы бежать за ним два квартала, пока ресторанчик не закрылся, говорит другу Райан с набитым ртом, дирижируя зажатой в пальцах пластиковой вилочкой, и тот рассеяно кивает в ответ.
Совместное дежурство выглядит самой правильной и привычной вещью, на которой почти что держится весь мир (исключая черепаху и трех китов, конечно; жаль, что Кевин верит в какого-то там бога, а не черепаху). Первые за долгое время совместные выходные маячат пред ними соблазнительным призраком: пиво, обед из макдональдса на двоих, футбол на приставке до глубокой ночи; к счастью, отношения с Дженни пусть и зашли ужасно далеко, но все же не настолько, чтобы Кевин предпочитал ее Хавьеру в некоторых случаях. Эспозито, честное слово, ценит это, и когда Райан в очередной раз донимает его «да ладно тебе, попробуй!», отломив вилочкой кусок чизкейка, что-то бурчит и все-таки ест (чизкейк стоит того, дружба — стоит большего). Начинает светать, и Кевин неловко заваливается на спинку сиденья, трет уставшие, воспаленные глаза, но напарник приводит того в чувство, хлопнув по плечу; все преступники мирно спят в своих норках, приготовив злодеяния для смены Беккет и Касла, а подозреваемый и носу не показывает из дома.
Хавьеру кажется ужасной глупостью необходимость спрашивать у Дженни разрешения «похитить» ее жениха на сугубо мужские посиделки, но Райан настаивает: в их маленьком семейном мирке уже появились свои традиции и правила. Эспозито уважает желания друга, даже если и не всегда с ними согласен; «до выходных?», — спрашивает он, широко зевая и потягиваясь. «До выходных, дружище, — Кевин мягко улыбается напарнику и близоруко щурится на свет, — до выходных».
Сообщать родственникам жертвы о ее смерти всегда тяжело и неловко, и они кидают монетку, выясняя, чья очередь на этот раз (решка — если Кевин, орел — если Хавьер); у Райана разговор с несчастными всегда клеится лучше, чем у всего двенадцатого участка вместе взятого, хотя принято считать копов глупыми и бестактными. Столько же эмоциональности и сострадания нашлось бы только у Касла, но говорить с родными погибших ¬— не в компетенции консультанта; «ты справился, дружище», — Эспозито хлопает напарника по плечу, выключая кошмар, и все становится правильно и хорошо. Тот справляется абсолютно всегда, хотя и принимает слишком много чужой боли; в сущности, в этом для него есть своего рода выгода: написание отчетов напарник неизменно берет на себя, а Касл приносит ему кофе с молоком и целую вечность развлекает очередной фантастической теорией, согласно которой все копы — безликие андроиды из будущего, только он, Райан, живой человек.
Полицейский смеется, представляя робо-Эспозито (живой Хавьер, конечно, нравится ему куда больше).
Касл и Беккет воркуют и хихикают, постоянно переглядываются и трогательно держатся за руки, словно и правда держат обитателей двенадцатого участка за дураков, но фишка вот в чем: что у Кевина, что у Хавьера глаза на месте. Вы запомните, а лучше где-нибудь запишите: копы не бесчувственные чурбаны (и уж точно не слепые, спасибо господу богу). Про бесчувственных чурбанов Райан говорил бы долго: уж ему ли не знать, у него эмоций ведь на десять капитанов Грейс, стискивающей зубы и годами жившей по уставу — не приведи бог податливое человеческое нутро вылезет наружу, словно грязная обивка из старого дивана.
Единственный верный стереотип, неоново-яркий ярлык — копы-напарники, долгие годы работавшие вместе, всегда больше, чем просто друзья, и с этим ничего не сделать. Ну, если совсем честно — Райан и Эспозито даже не пытаются.