артемис фаул был прав
принцесса София, Седрик, modern au, hurt/comfort, 1649 словВ Сейлеме, штат Орегон, обыкновенно пасмурно и прохладно, и Джорджу Седрику это даже по нраву; он живет здесь уже многие годы, с бурной и цветущей юности, когда на все свои скудные накопления приобрел маленький дом в пригороде, но из-за семьи, живущей по ту сторону изгороди, отдал бы все на свете, чтобы наконец отсюда переехать. У Роланда Миллера непоседливые близнецы Эмбер и Джеймс, которых Седрик сквозь зубы называет «королевскими детишками» за их заносчивость и честолюбие, постоянно ломающийся мини-вэн и святая уверенность, что нелюдимый сосед никогда не откажет в любезности посидеть с чужими сыном и дочерью. Джордж нянчится с детьми, играет с теми в карты и даже иногда позволяет им снимать покрывало с клетки, в которой сидит старый сердитый ворон с дурацкой кличкой Черноклюв, а потом, отделавшись от маленьких соседей, возвращается в свой холодный темный мир за плотно закрытыми дверьми и увитой плющом изгородью.
Все идет не так с того самого момента, когда мужчине, сосредоточенно подстригающему слишком буйные листья в розовых кустах, навязчиво кажется, что к детским голосам с соседской лужайки подмешивается третий, незнакомый; «Мистер Сидрик», — кто-то тянет его за край бесформенной старой куртки, в прошлой жизни бывшей цвета хаки, и Джорджу, вообще-то, уже тогда стоило насторожиться: «королевские детишки», как бы лестно то ни звучало, никогда не перевирали его фамилию. Ему хочется ответить подошедшему ребенку что-то грубое и резкое, потому что у него слишком много дел, чтобы отвлекаться на какую-то ерунду, но Седрик только лишь глубоко вздыхает, крепче сжимает пальцами зажатый в руке секатор и оборачивается на зов.
«Кто вы, очаровательная юная леди?» — натягивает он на лицо самую паршивую и сладкую из своих улыбок, садясь перед незнакомой девочкой на корточки, а малышка, подобрав края сиреневого платья, торчащего из-под плаща, хихикает и делает неуклюжий книксен. «Меня зовут София, я падчерица дяди Роланда, ну, то есть, он просит звать его папой, но я пока еще не привыкла к этому. Мама мне говорит, что я должна быть вежливой и со всеми здороваться, я уже знаю Эмбер и Джеймса, а теперь знакомлюсь с соседями. А еще у меня есть кролик, я зову его Клевер, хотите, покажу?» — девочка сверкает своими огромными голубыми глазами, улыбается во весь рот, демонстрируя соседу неполный комплект молочных зубов, а тараторит так бойко и быстро, что у Седрика невольно начинает кружиться голова. «Давай в другой раз, милая? — говорит он, с видимым трудом подбирая ласковые обращения, но София принимает все за чистую монету. — Понимаешь ли, сейчас я очень занят»; «О, — разочаровано и серьезно произносит девочка, сразу сникнув, — тогда извините, пожалуйста».
Из дома ее зовет мать, и новая соседка убегает, а Джордж Седрик с досадой думает, что трое детей по ту сторону забора — это уже, несомненно, что-то из ряда вон выходящее.
**
Осень сменяется зимой, зима — весной, ну а та — непривычно солнечным и теплым для этих мест летом; дети на соседнем участке все чаще и чаще появляются на улице и с радостным визгом носятся по траве, мини-вэн Миллеров рычит мотором на всю улицу и ломается теперь уж через день, а розы Седрика цветут буйным цветом, радуя хозяина, который еще более трепетно о них заботится. Подросшая за это время София врывается в его сад, стараясь угнаться за маленьким серым кроликом, пугливо шмыгнувшим в самый пышный розовый куст, а Джордж лишний раз корит себя за то, что обычно забывает закрыть калитку от таких вот непрошенных гостей. «Здравствуйте, мистер Сидрик, а мой Клевер к вам не забе… Ах, вот ты где, Клевер, иди ко мне!» — раскрасневшаяся от беготни девочка вытаскивает кролика из колючих зеленых зарослей, царапая руки, и прижимает к груди, а сосед невольно замечает дешевый кулон с большим аляповатым фиолетовым камнем, который качается на ее шее на тонкой цепочке. «Познакомьтесь, мистер Сидрик, это Клевер, — сует она мужчине под нос маленькое и испуганно дрожащее существо, прежде чем тот успевает ей сказать о своих чрезвычайно важных делах, от которых ему нельзя отвлекаться, — если у него когда-нибудь родятся детки, хотите, я подарю вам крольчонка? Правда, если их будет всего два, я не смогу вам его отдать, потому что я уже пообещала кроликов Руби и Джейд, — это мои школьные подружки — но мы что-нибудь обязательно придумаем!».
«Милая, вам не пора ли возвращаться к вашим братику и сестричке, они наверняка уже заждались и не начинают без вас игру», — приторно-сладко поет Седрик, из последних сил стараясь не подавать виду, что злится — только секатор ходит ходуном в его до бела крепко стиснутых пальцах; «Нет, что вы! — беспечно смеется София, поправляя растрепавшиеся каштановые кудри свободной рукой, а Джордж почти физически чувствует, как стремительно наполняется чаша его терпения, грозя перелиться через край. — Джеймс наказан папой за разбитое в школе окно, а Эмбер ушла с подружками на пикник. Можно, я еще немного посмотрю на ваши прекрасные розы, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста?». «Ну, хорошо, — смягчается мужчина, от неожиданности срезая листвы больше, чем собирался, и присаживается рядом с кустом на корточки для удобства. — Если ты будешь вести себя тихо, как мышка, я могу подарить тебе одну розу, договорились?».
«Вы очень хороший человек, мистер Сидрик, — серьезно говорит девочка, когда Джордж аккуратно срезает огромную темно-красную розу и осторожно закрепляет бутон в ее волосах, а потом доверительно добавляет: - плохой человек не может любить цветы так сильно, как любите их вы!». Когда она уносится в дом, подхватив на руки все еще дрожащего кролика, мужчина с удивлением для себя думает, что трое детей в доме Миллеров — это, пожалуй, не так уж и страшно.
**
Под Рождество почти всегда нещадно метет, а в этот год дом Седрика, который тот не покидает несколько дней, почти полностью заносит снегом, так что София проваливается в сугроб почти по грудь, пытаясь добраться до соседа, а давно не смазанная дверь поддается ей только с третьего раза. «Мистер Сидрик! —кричит она, и ее голос звонко разносится по углам небольшого дома Джорджа, заглушая скрип старых половиц под ногами. — Мы с мамой испекли печенье на праздник, я принесла немного, чтобы вас угостить, с молоком такая вкуснота, пальчики оближете, честное слово!».
Мужчина сидит в дальней комнате за книгами, но нехотя отрывается от них, когда Черноклюв в своей клетке заходится сердитым карканьем, а маленькая соседка вдруг появляется на пороге с большой коробкой. «Юная леди, в этом доме принято заранее предупреждать о своем визите, а не вламываться к посторонним людям без разрешения хозяина», — строго говорит он девочке, сняв с носа очки для чтения и тщетно стараясь перекричать ворона. «Извините, пожалуйста, — смущается девочка, неловко топчась на месте и прижимая к себе коробку с печеньем, но тут же оживляется. — Ой, а вы и не говорили, что у вас есть птичка, можно посмотреть?». «Ладно, раз уж вы пришли», — сердито буркает Седрик, вставая из-за стола и сдергивая с клетки покрывало; ворон, как кажется Софии, недобро и подозрительно на нее смотрит, а потом разевает свой большой клюв, собираясь закаркать еще громче. «Он такой миленький!» — восхищенно шепчет девочка, явно собираясь прикоснуться к птице и погладить ее по голове, да руки заняты; «Миленький?» — удивленно переспрашивает Джордж, подумав, что ослышался, ведь его питомца раньше никогда не называли «миленьким», и комкает в руках покрывало, не зная, куда его деть.
«Конечно, он просто чудо! — воодушевленно говорит София и добавляет, ставя коробку на стол. — Можно его тоже угостить печеньем?»; «Почему бы и нет», —осторожно говорит Седрик, доставая выпечку и протягивая восхитительно пахнущий кругляш Черноклюву, и тот исчезает с большой ладони мужчины за секунду, а девочка звонко смеется, когда ворон тянется за добавкой. «Мне уже пора, я должна дальше помогать маме. До скорого, мистер Сидрик, с Рождеством!» — кричит она напоследок, выбегая за дверь, а Джордж еще долго слышит, как скрипят половицы под ее торопливыми шагами.
Когда он сидит за книгой в коконе толстого одеяла, ест печенье и запивает его горячим молоком, после которого неизменно клонит в сон, он думает, что Миллерам очень повезло с Софией, а еще больше — повезло ему самому.
**
Людям вообще свойственно замечать, что чужие дети растут и взрослеют очень уж быстро, только вот Джордж Седрик совсем упустил момент, когда София перестала быть смешливой непоседливой девочкой, перестала бегать по саду со своим кроликом и пытаться потискать Черноклюва. Сейчас ей семнадцать или восемнадцать, — мужчина не помнит точно, да и ни к чему это ему — она поступила в колледж и перебралась в общежитие, а в родительском доме бывает очень уж редко. В ее отсутствие мужчина почти не покидает дом, зябко ежась в коконе пледа и читая свои книги, и потягивает из стакана горячий, жгущий нутро глинтвейн. Ему больше нет дела до происходящего у Миллеров — Джемс давно связался с плохой компанией, Эмбер сменила пятого или шестого парня, а мини-вэн, кажется, совсем уж развалился и доживает свои последние дни на городской свалке; Черноклюв за прошедшие годы стал совсем уж сердитым и несносным, крольчат мужчине никто не подарил, а о розах ему напоминают только сохраненные между тяжелых страниц нежные лепестки и побелевшие от времени шрамы на руках.
Он давно пытается забыть о том, что там, по другую сторону изгороди — было и исчезло, испарилось без остатка, но вот к родителям на каникулы приезжает София, и воспоминания о прошлом поднимаются в голове клубком потревоженных в недобрый час змей. Перед ее приездом Джордж всегда выбирается из дома в город и покупает самую красивую темно-красную розу, чтобы позже, осторожно касаясь такого чувствительного кусочка кожи за ухом у девушки, вплести цветок в ее волосы, как делал в детстве, каждый год до этого. «Я так рада, что вы все еще любите свои розы, — доверительно говорит ему София, и крепко, с одуряющей нежностью стискивает в своих руках его большую и шершавую ладонь. — Я знала, что никогда-никогда в вас не ошибусь!».
Они сидят вдвоем до самой темноты, до позднего вечера, слушая ворчливое карканье Черноклюва и негромкое посвистывание чайника на плите, и именно в эти моменты Седрику кажется, что он живой, настоящий, из плоти и крови, не похоронивший себя в темной комнате под грудой старых книг и ворохом воспоминаний. Наутро София упаковывает свой маленький чемодан, чтобы возвращаться в общежитие; она надавливает ладонями на крышку, чтобы закрыть ее, и в душе Седрика тоже словно закрывается какая-то далекая дверь, которая распахнется вновь только с приездом девушки.
Джордж Седрик отдал бы все на свете, чтобы наконец переехать из Сейлема, штат Орегон, к чертовой матери.
Все идет не так с того самого момента, когда мужчине, сосредоточенно подстригающему слишком буйные листья в розовых кустах, навязчиво кажется, что к детским голосам с соседской лужайки подмешивается третий, незнакомый; «Мистер Сидрик», — кто-то тянет его за край бесформенной старой куртки, в прошлой жизни бывшей цвета хаки, и Джорджу, вообще-то, уже тогда стоило насторожиться: «королевские детишки», как бы лестно то ни звучало, никогда не перевирали его фамилию. Ему хочется ответить подошедшему ребенку что-то грубое и резкое, потому что у него слишком много дел, чтобы отвлекаться на какую-то ерунду, но Седрик только лишь глубоко вздыхает, крепче сжимает пальцами зажатый в руке секатор и оборачивается на зов.
«Кто вы, очаровательная юная леди?» — натягивает он на лицо самую паршивую и сладкую из своих улыбок, садясь перед незнакомой девочкой на корточки, а малышка, подобрав края сиреневого платья, торчащего из-под плаща, хихикает и делает неуклюжий книксен. «Меня зовут София, я падчерица дяди Роланда, ну, то есть, он просит звать его папой, но я пока еще не привыкла к этому. Мама мне говорит, что я должна быть вежливой и со всеми здороваться, я уже знаю Эмбер и Джеймса, а теперь знакомлюсь с соседями. А еще у меня есть кролик, я зову его Клевер, хотите, покажу?» — девочка сверкает своими огромными голубыми глазами, улыбается во весь рот, демонстрируя соседу неполный комплект молочных зубов, а тараторит так бойко и быстро, что у Седрика невольно начинает кружиться голова. «Давай в другой раз, милая? — говорит он, с видимым трудом подбирая ласковые обращения, но София принимает все за чистую монету. — Понимаешь ли, сейчас я очень занят»; «О, — разочаровано и серьезно произносит девочка, сразу сникнув, — тогда извините, пожалуйста».
Из дома ее зовет мать, и новая соседка убегает, а Джордж Седрик с досадой думает, что трое детей по ту сторону забора — это уже, несомненно, что-то из ряда вон выходящее.
**
Осень сменяется зимой, зима — весной, ну а та — непривычно солнечным и теплым для этих мест летом; дети на соседнем участке все чаще и чаще появляются на улице и с радостным визгом носятся по траве, мини-вэн Миллеров рычит мотором на всю улицу и ломается теперь уж через день, а розы Седрика цветут буйным цветом, радуя хозяина, который еще более трепетно о них заботится. Подросшая за это время София врывается в его сад, стараясь угнаться за маленьким серым кроликом, пугливо шмыгнувшим в самый пышный розовый куст, а Джордж лишний раз корит себя за то, что обычно забывает закрыть калитку от таких вот непрошенных гостей. «Здравствуйте, мистер Сидрик, а мой Клевер к вам не забе… Ах, вот ты где, Клевер, иди ко мне!» — раскрасневшаяся от беготни девочка вытаскивает кролика из колючих зеленых зарослей, царапая руки, и прижимает к груди, а сосед невольно замечает дешевый кулон с большим аляповатым фиолетовым камнем, который качается на ее шее на тонкой цепочке. «Познакомьтесь, мистер Сидрик, это Клевер, — сует она мужчине под нос маленькое и испуганно дрожащее существо, прежде чем тот успевает ей сказать о своих чрезвычайно важных делах, от которых ему нельзя отвлекаться, — если у него когда-нибудь родятся детки, хотите, я подарю вам крольчонка? Правда, если их будет всего два, я не смогу вам его отдать, потому что я уже пообещала кроликов Руби и Джейд, — это мои школьные подружки — но мы что-нибудь обязательно придумаем!».
«Милая, вам не пора ли возвращаться к вашим братику и сестричке, они наверняка уже заждались и не начинают без вас игру», — приторно-сладко поет Седрик, из последних сил стараясь не подавать виду, что злится — только секатор ходит ходуном в его до бела крепко стиснутых пальцах; «Нет, что вы! — беспечно смеется София, поправляя растрепавшиеся каштановые кудри свободной рукой, а Джордж почти физически чувствует, как стремительно наполняется чаша его терпения, грозя перелиться через край. — Джеймс наказан папой за разбитое в школе окно, а Эмбер ушла с подружками на пикник. Можно, я еще немного посмотрю на ваши прекрасные розы, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста?». «Ну, хорошо, — смягчается мужчина, от неожиданности срезая листвы больше, чем собирался, и присаживается рядом с кустом на корточки для удобства. — Если ты будешь вести себя тихо, как мышка, я могу подарить тебе одну розу, договорились?».
«Вы очень хороший человек, мистер Сидрик, — серьезно говорит девочка, когда Джордж аккуратно срезает огромную темно-красную розу и осторожно закрепляет бутон в ее волосах, а потом доверительно добавляет: - плохой человек не может любить цветы так сильно, как любите их вы!». Когда она уносится в дом, подхватив на руки все еще дрожащего кролика, мужчина с удивлением для себя думает, что трое детей в доме Миллеров — это, пожалуй, не так уж и страшно.
**
Под Рождество почти всегда нещадно метет, а в этот год дом Седрика, который тот не покидает несколько дней, почти полностью заносит снегом, так что София проваливается в сугроб почти по грудь, пытаясь добраться до соседа, а давно не смазанная дверь поддается ей только с третьего раза. «Мистер Сидрик! —кричит она, и ее голос звонко разносится по углам небольшого дома Джорджа, заглушая скрип старых половиц под ногами. — Мы с мамой испекли печенье на праздник, я принесла немного, чтобы вас угостить, с молоком такая вкуснота, пальчики оближете, честное слово!».
Мужчина сидит в дальней комнате за книгами, но нехотя отрывается от них, когда Черноклюв в своей клетке заходится сердитым карканьем, а маленькая соседка вдруг появляется на пороге с большой коробкой. «Юная леди, в этом доме принято заранее предупреждать о своем визите, а не вламываться к посторонним людям без разрешения хозяина», — строго говорит он девочке, сняв с носа очки для чтения и тщетно стараясь перекричать ворона. «Извините, пожалуйста, — смущается девочка, неловко топчась на месте и прижимая к себе коробку с печеньем, но тут же оживляется. — Ой, а вы и не говорили, что у вас есть птичка, можно посмотреть?». «Ладно, раз уж вы пришли», — сердито буркает Седрик, вставая из-за стола и сдергивая с клетки покрывало; ворон, как кажется Софии, недобро и подозрительно на нее смотрит, а потом разевает свой большой клюв, собираясь закаркать еще громче. «Он такой миленький!» — восхищенно шепчет девочка, явно собираясь прикоснуться к птице и погладить ее по голове, да руки заняты; «Миленький?» — удивленно переспрашивает Джордж, подумав, что ослышался, ведь его питомца раньше никогда не называли «миленьким», и комкает в руках покрывало, не зная, куда его деть.
«Конечно, он просто чудо! — воодушевленно говорит София и добавляет, ставя коробку на стол. — Можно его тоже угостить печеньем?»; «Почему бы и нет», —осторожно говорит Седрик, доставая выпечку и протягивая восхитительно пахнущий кругляш Черноклюву, и тот исчезает с большой ладони мужчины за секунду, а девочка звонко смеется, когда ворон тянется за добавкой. «Мне уже пора, я должна дальше помогать маме. До скорого, мистер Сидрик, с Рождеством!» — кричит она напоследок, выбегая за дверь, а Джордж еще долго слышит, как скрипят половицы под ее торопливыми шагами.
Когда он сидит за книгой в коконе толстого одеяла, ест печенье и запивает его горячим молоком, после которого неизменно клонит в сон, он думает, что Миллерам очень повезло с Софией, а еще больше — повезло ему самому.
**
Людям вообще свойственно замечать, что чужие дети растут и взрослеют очень уж быстро, только вот Джордж Седрик совсем упустил момент, когда София перестала быть смешливой непоседливой девочкой, перестала бегать по саду со своим кроликом и пытаться потискать Черноклюва. Сейчас ей семнадцать или восемнадцать, — мужчина не помнит точно, да и ни к чему это ему — она поступила в колледж и перебралась в общежитие, а в родительском доме бывает очень уж редко. В ее отсутствие мужчина почти не покидает дом, зябко ежась в коконе пледа и читая свои книги, и потягивает из стакана горячий, жгущий нутро глинтвейн. Ему больше нет дела до происходящего у Миллеров — Джемс давно связался с плохой компанией, Эмбер сменила пятого или шестого парня, а мини-вэн, кажется, совсем уж развалился и доживает свои последние дни на городской свалке; Черноклюв за прошедшие годы стал совсем уж сердитым и несносным, крольчат мужчине никто не подарил, а о розах ему напоминают только сохраненные между тяжелых страниц нежные лепестки и побелевшие от времени шрамы на руках.
Он давно пытается забыть о том, что там, по другую сторону изгороди — было и исчезло, испарилось без остатка, но вот к родителям на каникулы приезжает София, и воспоминания о прошлом поднимаются в голове клубком потревоженных в недобрый час змей. Перед ее приездом Джордж всегда выбирается из дома в город и покупает самую красивую темно-красную розу, чтобы позже, осторожно касаясь такого чувствительного кусочка кожи за ухом у девушки, вплести цветок в ее волосы, как делал в детстве, каждый год до этого. «Я так рада, что вы все еще любите свои розы, — доверительно говорит ему София, и крепко, с одуряющей нежностью стискивает в своих руках его большую и шершавую ладонь. — Я знала, что никогда-никогда в вас не ошибусь!».
Они сидят вдвоем до самой темноты, до позднего вечера, слушая ворчливое карканье Черноклюва и негромкое посвистывание чайника на плите, и именно в эти моменты Седрику кажется, что он живой, настоящий, из плоти и крови, не похоронивший себя в темной комнате под грудой старых книг и ворохом воспоминаний. Наутро София упаковывает свой маленький чемодан, чтобы возвращаться в общежитие; она надавливает ладонями на крышку, чтобы закрыть ее, и в душе Седрика тоже словно закрывается какая-то далекая дверь, которая распахнется вновь только с приездом девушки.
Джордж Седрик отдал бы все на свете, чтобы наконец переехать из Сейлема, штат Орегон, к чертовой матери.
@темы: фф, sofia the first