артемис фаул был прав
Ицке Коидзуми/Кён; ust, hurt/comfort; 701 словоМикуру Асахина — маленькое рыжеволосое солнце — так привычно неуклюже возится у столика с заварочным чайником в их небольшой комнатке, а бесстыже короткая юбка ее костюма горничной, купленного Судзумией то ли в секс-шопе, то ли у косплееров с рук, шуршит при каждом ее движении и чуть-чуть взлетает вверх, еще больше обнажая ноги. Коидзуми на какое-то мгновение устало закрывает глаза, но звуки мнущейся ткани и звяканье керамических чашечек раздаются в его голове отчетливо, набатом, заглушая шелест книжных страниц у читающей Нагато и сонное гудение компьютера. Нет, не поймите неправильно, он не против секс-шопов и не против Микуру, — солнышка, со вздохом напоминает себе Ицке — но затуманенный взгляд Кёна, потерявшийся где-то на уровне этих самых ног, так иррационально его раздражает. Удивительно, что этот взгляд, который Кён и не скрывает, — просто еще не умеет этого делать — не видит больше никто, особенно госпожа (значит, мир может спать спокойно, хоть что-то!). Старшеклассник греет руки о бумажный стаканчик с кофе, купленный в автомате, и вежливо отказывается от предложенного «горничной» чая — Кён не больше секунды удивленно смотрит на него, а потом отворачивается; Коидзуми широко улыбается, хотя на душе сейчас мерзко и тяжело.
На Микуру почти невозможно не смотреть, с этим трудно спорить: виной всему ее милое улыбчивое лицо и кукольная фигурка; еще, пожалуй, эти трогательные белые гольфы, воздушные платья, которые та носит по воскресеньям, когда вся Бригада СОС под предводительством Харухи направляется на поиски неизведанного, и излишне откровенные костюмы официантки, девочки-зайчика, горничной и еще бог-весть кого, в которые та наряжается в угоду Судзумии. Ицке любуется ее красотой украдкой, будто боясь спугнуть прекрасную редкую бабочку, севшую на цветок, готовую при малейшем дуновении ветра упорхнуть прочь; спугнуть Кёна многим легче, чем девочку-талисман, а потому старшеклассник смотрит на него еще незаметней, пока собственное лицо предательски розовеет.
Коидзуми называет Микуру солнышком и ободряюще гладит ту по руке — девчушка смущается, и ее уши восхитительно вспыхивают ярко-алым, почти сравниваясь по цвету с волосами; все правильно, она действительно похожа на яркую-яркую звезду, на которую нельзя смотреть долго, иначе ты просто обожжешь глаза. В Кёне от солнца, к счастью, ничего.
«Асахина-сан настоящая красавица», — зачем-то говорит он Кёну, снова замечая его рассеянный взгляд и купаясь в нежности и тепле, предназначенных не ему, а ей, солнышку Микуру, и так обласканной этим с самого детства; Кён смотрит на старшеклассника непонимающе и почти сердито — Ицке улыбается снова, физически ощущая черную-черную пустоту в груди. На перемене, когда они стоят у прилавка в школьном кафетерии, он расплачивается за свой кофе и кофе Кёна (он делал это уже столько раз, что хватило бы на полноценное свидание; это сравнение, в сущности, даже смешно) и выходит в коридор быстрым шагом, прекрасно понимая, что тот не станет догонять. Он не видит, но догадывается, как парень сердито сминает несколько бумажных иен, с досады крепко сжав кулак, и бормочет что-то про последнюю каплю в чаше терпения — а потом ему на глаза во второй раз за день попадается Микуру, сидящая за столиком и радостно щебечущая с подружками, и все становится как будто бы чуточку лучше, стоило солнцу взойти.
Когда Бригада СОС застревает в снежной буре, а ночью в особняке к нему в спальню приходит Кён, — кто-то, выглядящий как Кён — на ходу стаскивая с себя пижамные штаны, Ицке, обычно так хорошо владеющему собой, почему-то хочется кричать. Он выбегает в коридор к остальным (дверная ручка поддается раза с третьего, выскальзывая из непослушных пальцев) и по их осунувшимся лицам понимает, что видение было не только у него; никто из команды, конечно, больше так и не засыпает, а Коидзуми боится признаться даже себе, что, прогнав призрак так спешно, жалеет об этом.
…Микуру в костюме горничной вертится-крутится, подавая чай, и все-таки роняет на пол одну чашку, тут же разлетевшуюся на кусочки — Коидзуми украдкой смотрит на Юки, даже не поднявшую от книги головы, на довольно улыбающуюся госпожу, которая просто в восторге от неуклюжей девочки-талисмана, на взволнованное лицо Кёна, дернувшегося будто от удара. Асахина осторожно собирает осколки, присев на корточки; вот же глупости, что настоящие рыцари исчезли, замечает вслух Ицке и усмехается своей же шутке — помогающий путешественнице во времени Кён, на секунду обернувшись на его голос, смотрит исподлобья почти со злостью, пока девчушка что-то смущенно бормочет. Пусть бы однажды солнце скрылось за горизонтом навсегда, с необъяснимой для себя (о, объяснимой, еще какой объяснимой!) досадой думает экстрасенс, но продолжает улыбаться, как радостный идиот.
Как и прописано в его персональном сценарии.
На Микуру почти невозможно не смотреть, с этим трудно спорить: виной всему ее милое улыбчивое лицо и кукольная фигурка; еще, пожалуй, эти трогательные белые гольфы, воздушные платья, которые та носит по воскресеньям, когда вся Бригада СОС под предводительством Харухи направляется на поиски неизведанного, и излишне откровенные костюмы официантки, девочки-зайчика, горничной и еще бог-весть кого, в которые та наряжается в угоду Судзумии. Ицке любуется ее красотой украдкой, будто боясь спугнуть прекрасную редкую бабочку, севшую на цветок, готовую при малейшем дуновении ветра упорхнуть прочь; спугнуть Кёна многим легче, чем девочку-талисман, а потому старшеклассник смотрит на него еще незаметней, пока собственное лицо предательски розовеет.
Коидзуми называет Микуру солнышком и ободряюще гладит ту по руке — девчушка смущается, и ее уши восхитительно вспыхивают ярко-алым, почти сравниваясь по цвету с волосами; все правильно, она действительно похожа на яркую-яркую звезду, на которую нельзя смотреть долго, иначе ты просто обожжешь глаза. В Кёне от солнца, к счастью, ничего.
«Асахина-сан настоящая красавица», — зачем-то говорит он Кёну, снова замечая его рассеянный взгляд и купаясь в нежности и тепле, предназначенных не ему, а ей, солнышку Микуру, и так обласканной этим с самого детства; Кён смотрит на старшеклассника непонимающе и почти сердито — Ицке улыбается снова, физически ощущая черную-черную пустоту в груди. На перемене, когда они стоят у прилавка в школьном кафетерии, он расплачивается за свой кофе и кофе Кёна (он делал это уже столько раз, что хватило бы на полноценное свидание; это сравнение, в сущности, даже смешно) и выходит в коридор быстрым шагом, прекрасно понимая, что тот не станет догонять. Он не видит, но догадывается, как парень сердито сминает несколько бумажных иен, с досады крепко сжав кулак, и бормочет что-то про последнюю каплю в чаше терпения — а потом ему на глаза во второй раз за день попадается Микуру, сидящая за столиком и радостно щебечущая с подружками, и все становится как будто бы чуточку лучше, стоило солнцу взойти.
Когда Бригада СОС застревает в снежной буре, а ночью в особняке к нему в спальню приходит Кён, — кто-то, выглядящий как Кён — на ходу стаскивая с себя пижамные штаны, Ицке, обычно так хорошо владеющему собой, почему-то хочется кричать. Он выбегает в коридор к остальным (дверная ручка поддается раза с третьего, выскальзывая из непослушных пальцев) и по их осунувшимся лицам понимает, что видение было не только у него; никто из команды, конечно, больше так и не засыпает, а Коидзуми боится признаться даже себе, что, прогнав призрак так спешно, жалеет об этом.
…Микуру в костюме горничной вертится-крутится, подавая чай, и все-таки роняет на пол одну чашку, тут же разлетевшуюся на кусочки — Коидзуми украдкой смотрит на Юки, даже не поднявшую от книги головы, на довольно улыбающуюся госпожу, которая просто в восторге от неуклюжей девочки-талисмана, на взволнованное лицо Кёна, дернувшегося будто от удара. Асахина осторожно собирает осколки, присев на корточки; вот же глупости, что настоящие рыцари исчезли, замечает вслух Ицке и усмехается своей же шутке — помогающий путешественнице во времени Кён, на секунду обернувшись на его голос, смотрит исподлобья почти со злостью, пока девчушка что-то смущенно бормочет. Пусть бы однажды солнце скрылось за горизонтом навсегда, с необъяснимой для себя (о, объяснимой, еще какой объяснимой!) досадой думает экстрасенс, но продолжает улыбаться, как радостный идиот.
Как и прописано в его персональном сценарии.
@темы: фф, the melancholy of haruhi suzumiya