артемис фаул был прав
Вивиан Кенсигтон/Эль Вудс; флафф, love\hate; 930 словВ Эль хочется видеть дуру – очередную длинноногую фальшивку из душной, растиражированной в кино Калифорнии, чей папочка купил своей маленькой принцессе кабриолет, пони, место на юрфаке в Гарварде и четырех белозубых бойфрендов. У Вивиан ассоциация одна хуже другой: обычная пустоголовая барби, живущая в барби-домике и прожигающая жизнь с барби-подружками, пока тело молодо и прекрасно без вмешательства пластических хирургов. Всего в ней слишком – солнечные очки, надетые даже в помещении, платиновая кредитка и брелок-сердечко, висящий на ошейнике прижимаемой к груди чихуахуа (конечно, розовом и обязательно от кутюр). Бывшая королева выпускного и капитанка чирлидиров, эталонная голливудская красотка из какого-то своего мирка, невозможно далекого от реальности; целованная феей-крестной в лоб девочка, у которой всегда все по высшему разряду.
Интересно, сколько пудры ежедневно уходит у нее на маскировку швов сборки на идеальной пластиковой коже, чтобы казаться живым человеком?
Над ее невежеством откровенно смеется весь факультет, и во время одного из занятий Вивиан невольно ловит себя на том, что ей хочется обернуться к задним рядам, чтобы видеть лицо Эль, чтобы проверить, не сели ли у куклы батарейки. Она, конечно, этого не делает – продолжает прилежно конспектировать лекцию, не поднимая от тетради головы, пока пристыженная профессором дурочка вертит-крутит в пальцах розовый карандаш, не зная, куда деть руки. Всему свое время: Эль еще успеет показать свой сучий характер, в этом сомневаться не приходится; она подправит макияж, закрепит укладку тройным слоем лака для волос, выберет свой лучший наряд и воткнет сокурснице нож в спину.
Некролог по мисс Кенсингтон будет написан розовой блестящей ручкой на бумаге, благоухающей жасмином (смотри, подружка, чтобы твоя обожаемая собачка не свалилась в открытую могилу прямо на крышку гроба).
Иногда Вивиан кажется, что Эль над ними всеми просто издевается: это ее наивное «что, будто это сложно?», огромные оленьи глаза и – боже мой – светлые-светлые локоны, обрамляющие лицо как огромный сияющий нимб; тетради со стикерами и всюду таскаемая с собой крохотная пучеглазая псинка, такая же глупая, как и ее хозяйка. Мозг просто не поместился бы в подобную собаку, состоящую из лая и дрожи, и только воспитание не позволяет Кенсингтон закатывать глаза всякий раз, стоит ей услышать цокот коготков, синхронный с цокотом каблуков нахальной блондинки Вудс.
Возможно, ей самой просто не хватает кого-то, кто будет любить ее так же сильно, как эта барби и чихуахуа любят друг друга – Уорнер, давайте честно, не в счет.
В Эль хочется видеть дуру – ладно, со временем думает Вивиан, или просто очаровательную глупышку, или хитрую стерву, старающуюся казаться наивной школьницей, ведь эго мужчин не позволяет им иметь дело с женщинами, открыто демонстрирующими свой интеллект и таланты. Блондика не так проста, она учится, тяжело и усердно учится каждый день, и к середине семестра оказывается одной из первых студенток (открывающее список отличников имя мисс Кенсингтон смеется-дразнит – «попробуй обгони, девочка из Калифорнии»). Когда на лекции Вивиан замечает Эль, сидящую в первом ряду и бойко постукивающую по клавишам ноутбука вслед за словами профессора, то почти чувствует, как собачий ошейник с брелоком-сердечком затягивается на ее шее.
Она повторяет сама себе мантру, в которую давно уже не верит: Эль здесь не место, она из жизни по ту сторону экрана телевизора; блондинка Вудс – вечеринки у бассейна и розовый надувной круг, блеск для губ и роскошный спа-салон для собак; крашеная кукла, не союзница и не подруга, которую нужно держать от себя как можно дальше. Ей так идет розовый, что от этого почти тошно, и Вивиан знает, что пожалеет о потраченных деньгах, но все-таки покупает себе абсолютно ненужные розовые солнечные очки. На ней они смотрятся просто глупо и нелепо, будто в насмешку, и Кенсингтон почти плачет, – сердито и зло – пока топчет каблуком уродские цветные стекла, сорвав те с лица.
На следующем семинаре она, повинуясь какому-то порыву, садится на скамью позади Эль и всю пару заворожено смотрит на накрахмаленный воротничок белой блузки и невозможно трогательные светлые завитки чужих волос у самого затылка, когда локоны так непривычно стянуты в конский хвост. Вся ее жизнь после знакомства с Вудс — иррациональный порыв, шквал эмоций, не поддающихся объяснению; покидая аудиторию, блондинка забывает на парте ручку, и Вивиан поднимает ту и совсем необъяснимо для самой себя стыдливо прячет в свой портфель (конечно, не возвращает владелице).
В Эль хочется видеть соперницу, словно бы Уорнер стоит, чтобы за него боролись; Вивиан ждет, что миловидная лицемерная фурия ворвется в серую обыденную жизнь страницей из женского глянцевого журнала про знаменитостей и диеты, а потом перережет ей розовыми ноготочками горло, пока она спит. Или иначе: удушит тонким шелковым шарфом из осенней коллекции Ив Сен-Лорана, пропахшим духами стоимостью в три стипендии, а после засунет тело в мешок, надев белые перчатки из телячьей кожи, чтобы не оставлять следов; барби-подружки помогут ей спрятать труп — университетские сестринства, вы же понимаете. Кенсингтон никогда не состояла в хоть каком-то сестринстве, всегда держась в женском обществе особняком, и ее снова переполняют обида и злость, будто бы это блондинка Вудс виновата в том, что все хорошее в своей жизни Вивиан выгрызала.
И все-таки совершенно неуловимо для себя она учится понимать Эль, а с глаз будто слетает тусклая пленка; Вивиан становится очевидно, что Вудс не красивая бездушная вещь и не хочет ей казаться, ее собачка вовсе не глупа, – не глупее их общего жениха – а делить им абсолютно нечего. Для нее это совершенно ошеломляющая правда, но блондинка улыбается ей так, будто уже давно все это знала; Кенсингтон смотрит-смотрит-смотрит на Эль в уютной домашней одежде и ласково чешет чихуахуа шею, просунув пальцы под ошейник, пока собачка щурится и довольно посапывает. Думать об Уорнере очень не хочется, а злиться, ненавидеть и ревновать — тем более; шея блондинки еще влажная после душа и пахнет ванильным молочком для тела, когда Вивиан утыкается в нее носом, обнимая Эль; Великан лижет им щеки, позвякивая брелоком-сердечком на ошейнике, и обе девушки смеются.
Конечно, Эль все ей прощает, ведь в фильмах должен быть счастливый финал.
Интересно, сколько пудры ежедневно уходит у нее на маскировку швов сборки на идеальной пластиковой коже, чтобы казаться живым человеком?
Над ее невежеством откровенно смеется весь факультет, и во время одного из занятий Вивиан невольно ловит себя на том, что ей хочется обернуться к задним рядам, чтобы видеть лицо Эль, чтобы проверить, не сели ли у куклы батарейки. Она, конечно, этого не делает – продолжает прилежно конспектировать лекцию, не поднимая от тетради головы, пока пристыженная профессором дурочка вертит-крутит в пальцах розовый карандаш, не зная, куда деть руки. Всему свое время: Эль еще успеет показать свой сучий характер, в этом сомневаться не приходится; она подправит макияж, закрепит укладку тройным слоем лака для волос, выберет свой лучший наряд и воткнет сокурснице нож в спину.
Некролог по мисс Кенсингтон будет написан розовой блестящей ручкой на бумаге, благоухающей жасмином (смотри, подружка, чтобы твоя обожаемая собачка не свалилась в открытую могилу прямо на крышку гроба).
Иногда Вивиан кажется, что Эль над ними всеми просто издевается: это ее наивное «что, будто это сложно?», огромные оленьи глаза и – боже мой – светлые-светлые локоны, обрамляющие лицо как огромный сияющий нимб; тетради со стикерами и всюду таскаемая с собой крохотная пучеглазая псинка, такая же глупая, как и ее хозяйка. Мозг просто не поместился бы в подобную собаку, состоящую из лая и дрожи, и только воспитание не позволяет Кенсингтон закатывать глаза всякий раз, стоит ей услышать цокот коготков, синхронный с цокотом каблуков нахальной блондинки Вудс.
Возможно, ей самой просто не хватает кого-то, кто будет любить ее так же сильно, как эта барби и чихуахуа любят друг друга – Уорнер, давайте честно, не в счет.
В Эль хочется видеть дуру – ладно, со временем думает Вивиан, или просто очаровательную глупышку, или хитрую стерву, старающуюся казаться наивной школьницей, ведь эго мужчин не позволяет им иметь дело с женщинами, открыто демонстрирующими свой интеллект и таланты. Блондика не так проста, она учится, тяжело и усердно учится каждый день, и к середине семестра оказывается одной из первых студенток (открывающее список отличников имя мисс Кенсингтон смеется-дразнит – «попробуй обгони, девочка из Калифорнии»). Когда на лекции Вивиан замечает Эль, сидящую в первом ряду и бойко постукивающую по клавишам ноутбука вслед за словами профессора, то почти чувствует, как собачий ошейник с брелоком-сердечком затягивается на ее шее.
Она повторяет сама себе мантру, в которую давно уже не верит: Эль здесь не место, она из жизни по ту сторону экрана телевизора; блондинка Вудс – вечеринки у бассейна и розовый надувной круг, блеск для губ и роскошный спа-салон для собак; крашеная кукла, не союзница и не подруга, которую нужно держать от себя как можно дальше. Ей так идет розовый, что от этого почти тошно, и Вивиан знает, что пожалеет о потраченных деньгах, но все-таки покупает себе абсолютно ненужные розовые солнечные очки. На ней они смотрятся просто глупо и нелепо, будто в насмешку, и Кенсингтон почти плачет, – сердито и зло – пока топчет каблуком уродские цветные стекла, сорвав те с лица.
На следующем семинаре она, повинуясь какому-то порыву, садится на скамью позади Эль и всю пару заворожено смотрит на накрахмаленный воротничок белой блузки и невозможно трогательные светлые завитки чужих волос у самого затылка, когда локоны так непривычно стянуты в конский хвост. Вся ее жизнь после знакомства с Вудс — иррациональный порыв, шквал эмоций, не поддающихся объяснению; покидая аудиторию, блондинка забывает на парте ручку, и Вивиан поднимает ту и совсем необъяснимо для самой себя стыдливо прячет в свой портфель (конечно, не возвращает владелице).
В Эль хочется видеть соперницу, словно бы Уорнер стоит, чтобы за него боролись; Вивиан ждет, что миловидная лицемерная фурия ворвется в серую обыденную жизнь страницей из женского глянцевого журнала про знаменитостей и диеты, а потом перережет ей розовыми ноготочками горло, пока она спит. Или иначе: удушит тонким шелковым шарфом из осенней коллекции Ив Сен-Лорана, пропахшим духами стоимостью в три стипендии, а после засунет тело в мешок, надев белые перчатки из телячьей кожи, чтобы не оставлять следов; барби-подружки помогут ей спрятать труп — университетские сестринства, вы же понимаете. Кенсингтон никогда не состояла в хоть каком-то сестринстве, всегда держась в женском обществе особняком, и ее снова переполняют обида и злость, будто бы это блондинка Вудс виновата в том, что все хорошее в своей жизни Вивиан выгрызала.
И все-таки совершенно неуловимо для себя она учится понимать Эль, а с глаз будто слетает тусклая пленка; Вивиан становится очевидно, что Вудс не красивая бездушная вещь и не хочет ей казаться, ее собачка вовсе не глупа, – не глупее их общего жениха – а делить им абсолютно нечего. Для нее это совершенно ошеломляющая правда, но блондинка улыбается ей так, будто уже давно все это знала; Кенсингтон смотрит-смотрит-смотрит на Эль в уютной домашней одежде и ласково чешет чихуахуа шею, просунув пальцы под ошейник, пока собачка щурится и довольно посапывает. Думать об Уорнере очень не хочется, а злиться, ненавидеть и ревновать — тем более; шея блондинки еще влажная после душа и пахнет ванильным молочком для тела, когда Вивиан утыкается в нее носом, обнимая Эль; Великан лижет им щеки, позвякивая брелоком-сердечком на ошейнике, и обе девушки смеются.
Конечно, Эль все ей прощает, ведь в фильмах должен быть счастливый финал.
@темы: фф, legally blonde