артемис фаул был прав
Пасифика Нортвест; hurt/comfort; 866 словОднажды Пасифика где-то прочитывает, что маленькие фигурки божков из слоновой кости способны исполнять желания, и если тысячу раз потереть пальцами их живот, сосредоточившись на своей мечте, по-настоящему веря в это, языческий идол обязательно исполнит все, что ты захочешь. «Ну что за чушь, кто вообще верит во все эти глупости?» — сердито думает девочка, а потом вдруг понимает, что уже стоит на кассе дурацкой лавки бедняков Пайнсов, зажав в руке крохотного кособокого уродца с широкой масляной улыбкой, глумливо растекшейся по щекам. «Ого, отличный выбор, Пасифика!» — широко улыбается старшая близняшка, сидящая с рыжей Кордрой за прилавком, демонстрируя Нортвест дешевые простенькие брекеты у себя во рту, а той хочется провалиться под землю от стыда — ни платок, скрывший волосы, ни темные очки в половину лица так и не делают ее менее узнаваемой. «Надеюсь, вы принимаете кредитки», — цокает языком девочка, отворачиваясь от Мэйбл, ловко пробивающей покупку и заворачивающей ее в полиэтилен (Пасифика рвет его сразу, как оказывается на улице); «Приходи еще!» — почти искренне радостно кричит ей в спину старшая Пайнс, но блондинка отдала бы все на свете, чтобы больше не приходить.
Она трет живот божка уже по дороге домой, рассеянно запустив кисть в маленькую сумочку, где тот лежит между тугим кожаным кошельком и упаковкой бумажных носовых платочков; бело-желтая кость с непривычки неприятно холодит пальцы, но девочка почему-то все не может отдернуть руку, хотя твердо уверена, что хочет это сделать. «Что за чушь?» — досадливо повторяет про себя Пасифика, раз за разом, как зачарованная, проводя по раздутому пузу фигурки, толком-то и не пытаясь считать: ведь тысяча — это не так уж и много, верно? Дома она кладет идола – небрежно бросает, чуть не отбив ему костяной нос-картошку — на дно ящика комода, зная, что даже их полоумная домработница-латиноамериканка не вздумает там искать нечто похожее на этого дешевого языческого уродца, не говоря уже о матери, которая последний раз заходила в ее комнату года три назад.
Утром идол нагло и безнаказанно взирает на нее с зеркального столика с разбросанной по нему косметикой, хотя девочка точно помнит, что никак не могла оставить его там; толстый божок смотрит, глумливо осклабившись всеми своими вырезанными из кости складками на лице, а Пасифике при виде него становится еще более мерзко. Она и так зачем-то пришла в Хижину этих деревенщин Пайнсов, зачем-то купила это маленькое безвкусное чудовище, на которое и смотреть самой противно — не то, что показывать кому-нибудь из подруг, а теперь он еще и делает, что ему вздумается; девочка сердито швыряет его в шкатулку с украшениями, но уже к вечеру вновь обнаруживает упрямую фигурку на том же самом столике. Костяной идол с застывшей на устах глумливой улыбкой показывает ей свой характер, а блондинка с удивлением понимает, что ей это даже нравится.
После их ночного марафона в гольф Мэйбл спрашивает у Пасифики, как там ее первая и единственная покупка в их магазинчике — Нортвест отвечает, поджав губы, что даже не знает, где валяется этот уродец, хотя, если честно, всю игру он висит у нее на шее, спрятанный под майкой, болтаясь на тонком кожаном шнурке, потому что блондинке кажется, что он принесет ей удачу. Как-то так и выходит — даже ей, наследнице самой известной и значимой семьи Гравити Фолз, упорно хочется во что-то верить; девочка трет костяной живот божка, но толком не может сказать, чего желает. Когда ей становится скучно, она загадывает, чтобы ее семья наконец избавилась от родового проклятия Нортвестов, уродливого призрака с топором в голове и всей этой чертовщины, окружившей их дом, а через три дня Диппер очищает их особняк, хотя родители Пасифики приходят куда в больший ужас от толпы бедняков в их залах и комнатах, чем от приведений, обитающий здесь все эти годы. Колокольчик отца весь вечер больным эхом отдается в ушах девочки, а божок тянет шею, неистово качаясь на шнурке от каждой оплеухи; блондинка думает, что с желаниями в следующий раз надо быть осторожней, и молча глотает слезы, катящиеся по лицу от боли и обиды.
Когда они сидят у костра с чокнутыми Пайнсами и другими деревенщинами, божок трясется в кармане ее просторной юбки, кое-как уцелевшей после первой волны Странногеддона, и бьет по ногам при каждом движении (на утро, скорее всего, на коже забагровеют синяки, но девочке уже почему-то все равно). В этот вечер Пасифика просит своего идола, время от времени касаясь толстяка сквозь ткань юбки, — почти умоляет, искренне и горячо — чтобы этот кошмар кончился, а все вернулось на круги своя; в этот вечер Пасифика - единственная, кто так и не снимает подаренный Мэйбл свитер, потому что если уж ты доверяешься костяной фигурке — от колючей пряжи хуже уже точно не станет.
Автобус, на котором уезжают домой Диппер и Мэйбл, окончательно скрывается вдали, ехидно фыркая выхлопными газами, а Пасифика загадывает, чтобы близнецы поскорее вернулись в Гравити Фолз. Нагревшийся под красным, катящимся за горизонт солнцем, бело-желтый божок больно жжет ее тонкую кожу, но девочка терпит, упорно потирая его руками, давно сбившись со счета, потому что ей кажется, что, погладь она это толстое пузо тысячу — да хоть пять тысяч! — раз, ее желание обязательно исполнится. Резной языческий уродец смотрит на нее и скалится масляной широкой улыбкой, глумливо ползущей по щекам, а девочка уже в который раз доверяется крохотному идолу из слоновой кости, потому что больше, в общем-то, и некому; завтра фигурка как и раньше будет висеть у нее под блузкой, покачиваясь на кожаном тонком шнурке, но Нортвест уж точно об этом никому не расскажет.
Она трет живот божка уже по дороге домой, рассеянно запустив кисть в маленькую сумочку, где тот лежит между тугим кожаным кошельком и упаковкой бумажных носовых платочков; бело-желтая кость с непривычки неприятно холодит пальцы, но девочка почему-то все не может отдернуть руку, хотя твердо уверена, что хочет это сделать. «Что за чушь?» — досадливо повторяет про себя Пасифика, раз за разом, как зачарованная, проводя по раздутому пузу фигурки, толком-то и не пытаясь считать: ведь тысяча — это не так уж и много, верно? Дома она кладет идола – небрежно бросает, чуть не отбив ему костяной нос-картошку — на дно ящика комода, зная, что даже их полоумная домработница-латиноамериканка не вздумает там искать нечто похожее на этого дешевого языческого уродца, не говоря уже о матери, которая последний раз заходила в ее комнату года три назад.
Утром идол нагло и безнаказанно взирает на нее с зеркального столика с разбросанной по нему косметикой, хотя девочка точно помнит, что никак не могла оставить его там; толстый божок смотрит, глумливо осклабившись всеми своими вырезанными из кости складками на лице, а Пасифике при виде него становится еще более мерзко. Она и так зачем-то пришла в Хижину этих деревенщин Пайнсов, зачем-то купила это маленькое безвкусное чудовище, на которое и смотреть самой противно — не то, что показывать кому-нибудь из подруг, а теперь он еще и делает, что ему вздумается; девочка сердито швыряет его в шкатулку с украшениями, но уже к вечеру вновь обнаруживает упрямую фигурку на том же самом столике. Костяной идол с застывшей на устах глумливой улыбкой показывает ей свой характер, а блондинка с удивлением понимает, что ей это даже нравится.
После их ночного марафона в гольф Мэйбл спрашивает у Пасифики, как там ее первая и единственная покупка в их магазинчике — Нортвест отвечает, поджав губы, что даже не знает, где валяется этот уродец, хотя, если честно, всю игру он висит у нее на шее, спрятанный под майкой, болтаясь на тонком кожаном шнурке, потому что блондинке кажется, что он принесет ей удачу. Как-то так и выходит — даже ей, наследнице самой известной и значимой семьи Гравити Фолз, упорно хочется во что-то верить; девочка трет костяной живот божка, но толком не может сказать, чего желает. Когда ей становится скучно, она загадывает, чтобы ее семья наконец избавилась от родового проклятия Нортвестов, уродливого призрака с топором в голове и всей этой чертовщины, окружившей их дом, а через три дня Диппер очищает их особняк, хотя родители Пасифики приходят куда в больший ужас от толпы бедняков в их залах и комнатах, чем от приведений, обитающий здесь все эти годы. Колокольчик отца весь вечер больным эхом отдается в ушах девочки, а божок тянет шею, неистово качаясь на шнурке от каждой оплеухи; блондинка думает, что с желаниями в следующий раз надо быть осторожней, и молча глотает слезы, катящиеся по лицу от боли и обиды.
Когда они сидят у костра с чокнутыми Пайнсами и другими деревенщинами, божок трясется в кармане ее просторной юбки, кое-как уцелевшей после первой волны Странногеддона, и бьет по ногам при каждом движении (на утро, скорее всего, на коже забагровеют синяки, но девочке уже почему-то все равно). В этот вечер Пасифика просит своего идола, время от времени касаясь толстяка сквозь ткань юбки, — почти умоляет, искренне и горячо — чтобы этот кошмар кончился, а все вернулось на круги своя; в этот вечер Пасифика - единственная, кто так и не снимает подаренный Мэйбл свитер, потому что если уж ты доверяешься костяной фигурке — от колючей пряжи хуже уже точно не станет.
Автобус, на котором уезжают домой Диппер и Мэйбл, окончательно скрывается вдали, ехидно фыркая выхлопными газами, а Пасифика загадывает, чтобы близнецы поскорее вернулись в Гравити Фолз. Нагревшийся под красным, катящимся за горизонт солнцем, бело-желтый божок больно жжет ее тонкую кожу, но девочка терпит, упорно потирая его руками, давно сбившись со счета, потому что ей кажется, что, погладь она это толстое пузо тысячу — да хоть пять тысяч! — раз, ее желание обязательно исполнится. Резной языческий уродец смотрит на нее и скалится масляной широкой улыбкой, глумливо ползущей по щекам, а девочка уже в который раз доверяется крохотному идолу из слоновой кости, потому что больше, в общем-то, и некому; завтра фигурка как и раньше будет висеть у нее под блузкой, покачиваясь на кожаном тонком шнурке, но Нортвест уж точно об этом никому не расскажет.
@темы: фф, gravity falls