артемис фаул был прав
Сабрина Спеллман, Мэри Уордуэлл; пре-канон; 738 словСабрина внимательно слушает, даже если кажется, что мыслями она где-то далеко; даже когда сидит на уроке, опустив от школьной доски глаза, и что-то-то рисует в своей тетрадке, задумчиво покусывая карандаш, пока за окном сгущаются сизые сумерки и моросит мелкий противный дождь. Ее не убаюкивает монотонный нудный голос учителя, перешептывания и смешки на задних партах, шелест конфетных фантиков и тиканье настенных часов, напротив, — это скорее как заклинания, как ее собственное бессвязное бормотание, когда она в детстве пытается колдовать, повторяя за тетушками, но не произносит правильно ни единого слова.
Юная Спеллман умеет слушать, — и слышать — когда действительно того хочет.
Она внимательно слушает, даже когда загадочно улыбается, подпирает ладонью щеку, разметав светлые кудряшки, и меланхолично смотрит в пространство, как кот, свернувшийся на твоих коленях, урчит и бьет по покрывалу хвостом, следя за тобой исподтишка. Девочка-тайна, сфинкс в себе, наблюдающая из полудремы сквозь ресницы — иногда притворяться проще, «казаться, а не быть», надевать маску (и уж не ведьме ли это знать). Она внимательно слушает беспокойные крики птиц, треск сухих веток под своими ногами, скрип деревьев, что старше всего штата, идя домой через Гриндэйлский лес, дающий ей силу, дающий ей покой, а падающие наземь листья скрадывают неспешные шаги. Тетушка Зельда говорит: мать-природа и дети тьмы веками идут рука об руку, и племянница ей верит; юная Спеллман и есть этот лес — мыслями, телом, душой.
Сабрина навещает дважды в неделю свою учительницу, мисс Уордуэлл, потому что ее одну она слушает с интересом; потому что за матерью-природой и детьми тьмы неотступно следуют знания. Спеллман-младшая сидит на диване с накинутым на спинку пледом, поджав под себя ноги, и греет руки о чашку с какао, пока сама женщина крутится-вертится на крохотной кухне, что-то негромко напевая. Они вместе слушают старые пластинки и обсуждают любимые фильмы, девочка штопает крохотное кружевное платье для очередной фарфоровой куклы, ловко орудуя острой иголкой, и страшный старый дом семьи Уордуэлл, накренившейся под грузом вех, уже не кажется таким страшным. Мэри рассказывает ей многое, все, что знает сама — об истории города, о древнем роде Кинлов и своем собственном, о лесе, к которому обе так привязаны. Сабрина очень хорошая слушательница, а рассказчицы лучше мисс Уордуэлл не найти.
Конечно, ведьма рассказывает той про школу, подруг и Харви, конечно, ведьма рассказывает той про свою семью; «мои тетушки иногда ведут себя странно, но я знаю, что они очень стараются сделать для меня еще больше, чем сделали уже», — иногда вздыхает она, и Мэри, нежно сжав ее руку, шепчет в ответ: «девочка, тебе с ними так повезло!». Им нравится шептаться, как двум задушевным подругам, листая старые подростковые журналы и слушая дождь за окном. «Давай честно: ты приходишь, только потому что тебе меня жаль?» — однажды спрашивает учительница, и в ее голосе не звучит ни обиды, ни укора; юная Спеллман что-то нелепо бормочет, смущенно опустив глаза, («нет-нет, что вы, я просто…») но почти сразу замолкает. В глубине души ей действительно просто жаль эту одинокую женщину, окружившую себя старыми книгами в ветхих обложках, пластинками «Queen» и дурацкими лоскутными пледами; по-старушечьи горбящуюся, собирающую очки в толстых оправах и уродливых фарфоровых кукол, рассаженных по подоконникам. Впрочем, жалость — вовсе не все.
Однажды учительница распускает волосы, вытащив острые шпильки, что до боли вонзаются в кожу, и Сабрина с удивлением замечает, что та еще совсем не старая, пока на лице Мэри пляшет рыжий теплый свет огня из камина, а очки отброшены за ненадобностью. Юная Спеллман думает — она хорошая, правда, очень хорошая; уютная и добрая, пусть немного чудаковата и прочно застряла в десятилетиях своей юности, но если ее осуждать — то уже не ведьме-полукровке, «полу-кому-то там». Мисс Уордуэлл, определенно, не заслужила о себе ни единого дурного слова.
Сабрина снимает со стены в своей комнате плакат с Фредди Меркьюри и дарит его женщине, а взамен получает другой, с Боуи; она смотрит на него каждое утро, причесываясь перед зеркалом, и иногда обводит подушечками пальцев маленькие дырочки, что оставили на бумаге острые кнопки, когда тот висел в доме у Мэри — в сущности, Спеллман-младшая сравнила бы это с астральной связью. Она внимательно слушает ее рассказы, когда в камине мисс Уордуэлл весело пляшет красно-рыжий огонь, а учительница заваривает травяной сбор (скоро Сабрина начнет зачеркивать истерично-красным на настенном календаре дни, что остались до темных крестин, но пока у них есть немного времени). «Я приду к вам завтра», — обещает ученица накануне своего дня рождения, но не приходит; девчонка сбегает с темных крестин и уродует ноги о сухие коряги в лесу, пока на лбу — след ее же крови.
Гриндэйлский лес смыкается над Сабриной кронами черных деревьев, пугая ту до истерики, да и Мэри Уордуэлл в ту ночь — уже не Мэри Уордуэлл.
Юная Спеллман умеет слушать, — и слышать — когда действительно того хочет.
Она внимательно слушает, даже когда загадочно улыбается, подпирает ладонью щеку, разметав светлые кудряшки, и меланхолично смотрит в пространство, как кот, свернувшийся на твоих коленях, урчит и бьет по покрывалу хвостом, следя за тобой исподтишка. Девочка-тайна, сфинкс в себе, наблюдающая из полудремы сквозь ресницы — иногда притворяться проще, «казаться, а не быть», надевать маску (и уж не ведьме ли это знать). Она внимательно слушает беспокойные крики птиц, треск сухих веток под своими ногами, скрип деревьев, что старше всего штата, идя домой через Гриндэйлский лес, дающий ей силу, дающий ей покой, а падающие наземь листья скрадывают неспешные шаги. Тетушка Зельда говорит: мать-природа и дети тьмы веками идут рука об руку, и племянница ей верит; юная Спеллман и есть этот лес — мыслями, телом, душой.
Сабрина навещает дважды в неделю свою учительницу, мисс Уордуэлл, потому что ее одну она слушает с интересом; потому что за матерью-природой и детьми тьмы неотступно следуют знания. Спеллман-младшая сидит на диване с накинутым на спинку пледом, поджав под себя ноги, и греет руки о чашку с какао, пока сама женщина крутится-вертится на крохотной кухне, что-то негромко напевая. Они вместе слушают старые пластинки и обсуждают любимые фильмы, девочка штопает крохотное кружевное платье для очередной фарфоровой куклы, ловко орудуя острой иголкой, и страшный старый дом семьи Уордуэлл, накренившейся под грузом вех, уже не кажется таким страшным. Мэри рассказывает ей многое, все, что знает сама — об истории города, о древнем роде Кинлов и своем собственном, о лесе, к которому обе так привязаны. Сабрина очень хорошая слушательница, а рассказчицы лучше мисс Уордуэлл не найти.
Конечно, ведьма рассказывает той про школу, подруг и Харви, конечно, ведьма рассказывает той про свою семью; «мои тетушки иногда ведут себя странно, но я знаю, что они очень стараются сделать для меня еще больше, чем сделали уже», — иногда вздыхает она, и Мэри, нежно сжав ее руку, шепчет в ответ: «девочка, тебе с ними так повезло!». Им нравится шептаться, как двум задушевным подругам, листая старые подростковые журналы и слушая дождь за окном. «Давай честно: ты приходишь, только потому что тебе меня жаль?» — однажды спрашивает учительница, и в ее голосе не звучит ни обиды, ни укора; юная Спеллман что-то нелепо бормочет, смущенно опустив глаза, («нет-нет, что вы, я просто…») но почти сразу замолкает. В глубине души ей действительно просто жаль эту одинокую женщину, окружившую себя старыми книгами в ветхих обложках, пластинками «Queen» и дурацкими лоскутными пледами; по-старушечьи горбящуюся, собирающую очки в толстых оправах и уродливых фарфоровых кукол, рассаженных по подоконникам. Впрочем, жалость — вовсе не все.
Однажды учительница распускает волосы, вытащив острые шпильки, что до боли вонзаются в кожу, и Сабрина с удивлением замечает, что та еще совсем не старая, пока на лице Мэри пляшет рыжий теплый свет огня из камина, а очки отброшены за ненадобностью. Юная Спеллман думает — она хорошая, правда, очень хорошая; уютная и добрая, пусть немного чудаковата и прочно застряла в десятилетиях своей юности, но если ее осуждать — то уже не ведьме-полукровке, «полу-кому-то там». Мисс Уордуэлл, определенно, не заслужила о себе ни единого дурного слова.
Сабрина снимает со стены в своей комнате плакат с Фредди Меркьюри и дарит его женщине, а взамен получает другой, с Боуи; она смотрит на него каждое утро, причесываясь перед зеркалом, и иногда обводит подушечками пальцев маленькие дырочки, что оставили на бумаге острые кнопки, когда тот висел в доме у Мэри — в сущности, Спеллман-младшая сравнила бы это с астральной связью. Она внимательно слушает ее рассказы, когда в камине мисс Уордуэлл весело пляшет красно-рыжий огонь, а учительница заваривает травяной сбор (скоро Сабрина начнет зачеркивать истерично-красным на настенном календаре дни, что остались до темных крестин, но пока у них есть немного времени). «Я приду к вам завтра», — обещает ученица накануне своего дня рождения, но не приходит; девчонка сбегает с темных крестин и уродует ноги о сухие коряги в лесу, пока на лбу — след ее же крови.
Гриндэйлский лес смыкается над Сабриной кронами черных деревьев, пугая ту до истерики, да и Мэри Уордуэлл в ту ночь — уже не Мэри Уордуэлл.
@темы: фф, chilling adventures of sabrina