артемис фаул был прав
human!овечка Сьюзи/human!свинка Пеппа, human!брат Джордж/human!кролик Ричард, art students au, ust, 945 слов
1.
У Пенелопы Пинкман щеки в пудре и хайлайтере, косметического геля и лака так много, что волосы сияют-блестят, а острые шпильки вязнут-путаются в пышных локонах, совсем недавно снова выкрашенных в поросячий розовый. Эйфелева башня в огнях за ее спиной — старые фотообои хозяйки съемной квартиры, обмотанная вокруг шеи нитка с огромными стеклянными камнями на деле же подвески от люстры, привезенные из родительского дома, а роскошная накидка из белого меха, небрежно наброшенная девушкой на плечи — коврик, одолженный на вечер у однокурсницы (его студентки еле выпросили).
Отражатель сделан из листа картона, а декорации держатся на скотче и кнопках — дешевый студенческий шик во всей его эстетике (и яркая, яркая, яркая до пестроты Пенелопа, совершенно в него не вписывающаяся). «Ничего, овечка, уже почти все отсняли», — Пеппа проводит ладонью по своему бедру, устраиваясь на шатком барном стуле удобнее, и сдувает со лба челку, что лезет в глаза, а Сьюзи Белл едва успевает щелкать затвором фотоаппарата, ловя кадр за кадром. Им обеим хотелось бы верить, что полученные за проект баллы все окупят.
Пеппа призывно улыбается камере, щурится, искренне смеется, запрокинув голову, играет стеклянными подвесками на своей шее, пока солнце сияет-дрожит в каждой грани; она позирует Сьюзи для их общего университетского проекта, чтобы через одну-две бессонные ночи отбора и обработки фотографий превратиться в королеву неона, роковую и страстную. Пеппа очаровательна и улыбчива, с нежными светлыми веснушками на локтях и груди, не скрытой кружевным полупрозрачным бра, купленным специально для этой фотосессии; вот она я, вот же, смотрите все, буквально кричит она (будто обычно ее глаза и так не горят огнем). Ретуши снимков почти не потребуется, чего не скажешь о фотографиях самой Сьюзи, сделанных Пенелопой, где Белл — бледнее обоев, с алыми пятнами чахоточного румянца и светлыми русыми кудряшками, что топорщатся в разные стороны и без укладки (что и сказать — овечка овечкой).
Пеппа словно впитала в себя все ее краски, оставив красные глаза больного зайца и белые старушечьи кардиганы, сережки-гвоздики и переклеенные медицинским пластырем пальцы.
Пенелопа — Искорка, как ее называет мама; Лоли, как ее называет ее бойфренд-третьекурсник; Пеппа, как ее называют все — легкая на подъем, энергичная и живая; Пеппа — будто бы все вместе взятое и умноженное на два, чего так не хватает самой Сьюзи Белл. «Отразите в вашем проекте свою индивидуальность, — говорит им преподаватель, выдавая домашнее задание, — все ваши интересы, вещи, которые вас вдохновляют, все самое-самое любимое», и Сьюзи, не задумываясь, выбирает Пенелопу.
Юная Пинкман фотографирует на полароид своего парня в дешевой студенческой едальне, что в квартале от их съемной квартиры, пока тот ест пиццу с ананасами и зефиром; сидящая подле подруги Сьюзи маленькими глотками пьет через трубочку диетическую колу со льдом, хотя в горло не лезет ничего. Бойфренд целует Пеппу, прижимая ту к себе, а она смеется так, что у овечки почти останавливается сердце.
2.
Из магнитных букв, что попадаются в пачках с сухим завтраком, Джордж всякий раз собирает слова «боль», «печаль» или «страх»: во что-то хорошее фигурные кусочки пластика складываться упорно не желают, будто бы заколдованы. Это чем-то похоже на игру скраббл, но здесь все куда более безнадежно — нет соперников-игроков, призовых очков, памятных сувениров победителю и большей части алфавита, в общем-то, тоже нет. Наверное, так даже лучше: если чего-то у тебя нет — ты это и не потеряешь, как бы ни старался (неуклюжему недоразумению вроде младшего Пинкмана терять что-то не привыкать — собственный разум, к примеру).
Джордж собирает буквы в слова без всякой цели и ни к чему не приходит; причина здесь только одна: конечно же, он ведь не Пеппа. Он не Пеппа, не блестящий студент-фотограф, надежда всей Британии, чертова тамблер-дива, что когда-нибудь затмит королеву, бомба замедленного действия, которая взорвется у тебя в руках розовым глиттером, когда ты этого совершенно не ждешь (а Джордж ведь ненавидит глиттер, что вдвойне больней).
Он вообще никто, а сестра — всегда разговор особый.
Пенелопа — яркая звездочка, талантливая золотая девочка, с самого детства затопленная родительской любовью и вниманием, в тени которой младший брат безнадежно мерзнет. В средней школе она трижды бросает учебу, (возвращается обратно, прогуляв неделю с какой-то сомнительной компанией) четыре раза сбегает из дома (ест пироги бабушки и возится в огороде у дедушки, что за чертой города) и демонстративно целуется с кем-то из старшеклассников на глазах у мистера Пинкмана (нет приводов, никаких историй с наркотиками или хотя бы плохих оценок). В старшей — курит в форточку дешевые ванильные сигареты, пока родители пропадают на работе, перепродает кому-то «волшебный порошок» и пугает доверчивого Джорджа потусторонними завываниями (и смеется до икоты, когда брат ведется, когда брат ведется каждый чертов раз).
Пенелопа — «та сучка», о которой шепчутся девочки-сплетницы в узких коридорах школы, чье имя произносят с благоговейным трепетом или кислой гримасой, выцарапывают на ученических партах и кричат в голос, вжимая в простынь чужие бедра (до определенного возраста младший Пинкман не думал об этом в таком ключе). Это все в конце концов просто несправедливо, пусть даже родители и сама Пеппа об этом совершенно иного мнения — кто их спрашивает, боже ж ты мой; первое, что складывает Джордж из пластиковых букв вместо «боли», «печали» и «страха» — имя.
От Ричарда Джонсона пахнет пиццей и теплом, а под его глазами залегли сизые синяки-подковы — Пинкман знает, что тот работает в ночные смены и спит в лучшем случае по полчаса, зажатый в углу автобуса, некрепко уцепившись за поручень, а домашние задания делает в университетском кафетерии на большом перерыве. Он правда ценит все, что тот для него делает; «расскажи мне, как прошел твой день», — каждый раз просит Ричард, садясь перед Джорджем на корточки и нежно сжимая его ладони в своих, хотя самого шатает от недосыпа, а выступившие из-за голода кости вот-вот прорвут слишком тонкую для них кожу. Ночами Джорджу снятся динозавры — синие, зеленые и, кажется, розовые — и Ричард с его доброй виноватой улыбкой и нелепо упавшими на лицо волосами.
Джордж надеется, что однажды сможет составить из букв слово «привязанность» (или, допустим, — «дружба»). Ну и плевать, что он вовсе не Пеппа — возможно, так даже лучше.
1.
У Пенелопы Пинкман щеки в пудре и хайлайтере, косметического геля и лака так много, что волосы сияют-блестят, а острые шпильки вязнут-путаются в пышных локонах, совсем недавно снова выкрашенных в поросячий розовый. Эйфелева башня в огнях за ее спиной — старые фотообои хозяйки съемной квартиры, обмотанная вокруг шеи нитка с огромными стеклянными камнями на деле же подвески от люстры, привезенные из родительского дома, а роскошная накидка из белого меха, небрежно наброшенная девушкой на плечи — коврик, одолженный на вечер у однокурсницы (его студентки еле выпросили).
Отражатель сделан из листа картона, а декорации держатся на скотче и кнопках — дешевый студенческий шик во всей его эстетике (и яркая, яркая, яркая до пестроты Пенелопа, совершенно в него не вписывающаяся). «Ничего, овечка, уже почти все отсняли», — Пеппа проводит ладонью по своему бедру, устраиваясь на шатком барном стуле удобнее, и сдувает со лба челку, что лезет в глаза, а Сьюзи Белл едва успевает щелкать затвором фотоаппарата, ловя кадр за кадром. Им обеим хотелось бы верить, что полученные за проект баллы все окупят.
Пеппа призывно улыбается камере, щурится, искренне смеется, запрокинув голову, играет стеклянными подвесками на своей шее, пока солнце сияет-дрожит в каждой грани; она позирует Сьюзи для их общего университетского проекта, чтобы через одну-две бессонные ночи отбора и обработки фотографий превратиться в королеву неона, роковую и страстную. Пеппа очаровательна и улыбчива, с нежными светлыми веснушками на локтях и груди, не скрытой кружевным полупрозрачным бра, купленным специально для этой фотосессии; вот она я, вот же, смотрите все, буквально кричит она (будто обычно ее глаза и так не горят огнем). Ретуши снимков почти не потребуется, чего не скажешь о фотографиях самой Сьюзи, сделанных Пенелопой, где Белл — бледнее обоев, с алыми пятнами чахоточного румянца и светлыми русыми кудряшками, что топорщатся в разные стороны и без укладки (что и сказать — овечка овечкой).
Пеппа словно впитала в себя все ее краски, оставив красные глаза больного зайца и белые старушечьи кардиганы, сережки-гвоздики и переклеенные медицинским пластырем пальцы.
Пенелопа — Искорка, как ее называет мама; Лоли, как ее называет ее бойфренд-третьекурсник; Пеппа, как ее называют все — легкая на подъем, энергичная и живая; Пеппа — будто бы все вместе взятое и умноженное на два, чего так не хватает самой Сьюзи Белл. «Отразите в вашем проекте свою индивидуальность, — говорит им преподаватель, выдавая домашнее задание, — все ваши интересы, вещи, которые вас вдохновляют, все самое-самое любимое», и Сьюзи, не задумываясь, выбирает Пенелопу.
Юная Пинкман фотографирует на полароид своего парня в дешевой студенческой едальне, что в квартале от их съемной квартиры, пока тот ест пиццу с ананасами и зефиром; сидящая подле подруги Сьюзи маленькими глотками пьет через трубочку диетическую колу со льдом, хотя в горло не лезет ничего. Бойфренд целует Пеппу, прижимая ту к себе, а она смеется так, что у овечки почти останавливается сердце.
2.
Из магнитных букв, что попадаются в пачках с сухим завтраком, Джордж всякий раз собирает слова «боль», «печаль» или «страх»: во что-то хорошее фигурные кусочки пластика складываться упорно не желают, будто бы заколдованы. Это чем-то похоже на игру скраббл, но здесь все куда более безнадежно — нет соперников-игроков, призовых очков, памятных сувениров победителю и большей части алфавита, в общем-то, тоже нет. Наверное, так даже лучше: если чего-то у тебя нет — ты это и не потеряешь, как бы ни старался (неуклюжему недоразумению вроде младшего Пинкмана терять что-то не привыкать — собственный разум, к примеру).
Джордж собирает буквы в слова без всякой цели и ни к чему не приходит; причина здесь только одна: конечно же, он ведь не Пеппа. Он не Пеппа, не блестящий студент-фотограф, надежда всей Британии, чертова тамблер-дива, что когда-нибудь затмит королеву, бомба замедленного действия, которая взорвется у тебя в руках розовым глиттером, когда ты этого совершенно не ждешь (а Джордж ведь ненавидит глиттер, что вдвойне больней).
Он вообще никто, а сестра — всегда разговор особый.
Пенелопа — яркая звездочка, талантливая золотая девочка, с самого детства затопленная родительской любовью и вниманием, в тени которой младший брат безнадежно мерзнет. В средней школе она трижды бросает учебу, (возвращается обратно, прогуляв неделю с какой-то сомнительной компанией) четыре раза сбегает из дома (ест пироги бабушки и возится в огороде у дедушки, что за чертой города) и демонстративно целуется с кем-то из старшеклассников на глазах у мистера Пинкмана (нет приводов, никаких историй с наркотиками или хотя бы плохих оценок). В старшей — курит в форточку дешевые ванильные сигареты, пока родители пропадают на работе, перепродает кому-то «волшебный порошок» и пугает доверчивого Джорджа потусторонними завываниями (и смеется до икоты, когда брат ведется, когда брат ведется каждый чертов раз).
Пенелопа — «та сучка», о которой шепчутся девочки-сплетницы в узких коридорах школы, чье имя произносят с благоговейным трепетом или кислой гримасой, выцарапывают на ученических партах и кричат в голос, вжимая в простынь чужие бедра (до определенного возраста младший Пинкман не думал об этом в таком ключе). Это все в конце концов просто несправедливо, пусть даже родители и сама Пеппа об этом совершенно иного мнения — кто их спрашивает, боже ж ты мой; первое, что складывает Джордж из пластиковых букв вместо «боли», «печали» и «страха» — имя.
От Ричарда Джонсона пахнет пиццей и теплом, а под его глазами залегли сизые синяки-подковы — Пинкман знает, что тот работает в ночные смены и спит в лучшем случае по полчаса, зажатый в углу автобуса, некрепко уцепившись за поручень, а домашние задания делает в университетском кафетерии на большом перерыве. Он правда ценит все, что тот для него делает; «расскажи мне, как прошел твой день», — каждый раз просит Ричард, садясь перед Джорджем на корточки и нежно сжимая его ладони в своих, хотя самого шатает от недосыпа, а выступившие из-за голода кости вот-вот прорвут слишком тонкую для них кожу. Ночами Джорджу снятся динозавры — синие, зеленые и, кажется, розовые — и Ричард с его доброй виноватой улыбкой и нелепо упавшими на лицо волосами.
Джордж надеется, что однажды сможет составить из букв слово «привязанность» (или, допустим, — «дружба»). Ну и плевать, что он вовсе не Пеппа — возможно, так даже лучше.